У времени в плену.
Интересный эпизод содержится в главе XXXIX (в журнале “Октябрь» - глава XXXVIII) шестой части “Тихого Дона». Разговор Штокмана и Кошевого с владельцем подводы, на которой они едут из хутора Чеботарева в станицу Усть-Хоперскую («Тихий Дон. Научное издание», М., ИМЛИ РАН, 2017, т. 2, с. 213-218). Этот разговор проанализирован с точки зрения параллелей с Ф.Д. Крюковым и ошибок переписывания протографа Игорем Шапом («Как бунтарь Секач разоблачил Шолохова» https://vk.com/doc80112388_662787847?hash=kzSrck864hkLsXdnsvXynv7phsYyKqtYJZVNUejDWoL ) . Здесь же разберем другой аспект этой поездки Штокмана и Кошевого, касающийся возраста владельца подводы и самого времени, эпохи, когда такой разговор происходил в ранней редакции романа.
В разговоре возница-старообрядец передает воспоминания своего прапрадеда (деда его деда) о восстании Булавина. Сам возница узнал о них от своего деда – внука свидетеля событий. Дед здравствует и поныне, ему идет 108-й год.
«Вез их казак-старообрядец с таким детски розовым и чистым лицом, что даже Штокман беспричинно ежил улыбкой губы, глядя на него. У казака, несмотря на его молодость, кучерявилась густейшая светло-русая борода <…> И пышущий силой и молодостью старовер, распахивая овчинный полушубок, тепло улыбался». Итак, собеседник Штокмана и Кошевого - молодой казак-старообрядец, видимо, не старше 22 лет (в первых частях «Тихого Дона» молодыми называют вообще казаков, не служивших в армии, т. е. до 20 лет.) На вопрос Штокмана о военной службе старообрядец отвечает только, что послужил по мобилизации у «кадетов», т.е. белых, значит к 1917 году призван еще не был, т.е. ему не было еще 20 лет тогда. Разговор по сюжету происходит в начале Вешенского восстания, т.е. в 1919 году.
Получается, что казак 20-22 лет имеет деда, которому пошел 108-й год. Внук родился, таким образом, когда деду было за 80. В принципе такое возможно, но для казачьих семей с ранними браками (обычно или до службы, как у Григория или сразу после, как у Степана Астахова и, по-видимому, у Петра Мелехова – не позднее 24-25 лет.) - крайне нетипично.
Предположим пока, что действительно 107-летний дед имеет 22-летнего внука. Родиться этот дед должен был в 1811-12 году. От своего деда он слышал о восстании Булавина, допустим, уже лет в 5. Следовательно, примерно в 1817 году еще здравствовал казак, помнивший булавинские события (1707-1708 гг.) хотя бы по своему детству. Таким образом, он родился не позднее 1700, максимум 1702 года , и в 1817 году ему не менее 115-117 лет! Причем внук у него родился, когда он перевалил за 100 и даже 110 лет. Это нагромождение хронологических нелепостей свидетельствует – что-то не так с этим старообрядцем. Ожидаемая возможная отговорка шолоховедов – «он говорит «дед», но подразумевает прадеда, прапрадеда и пр.» Но это довольно сомнительно, уважение к старшим, тем более у старообрядца, вряд ли допускало такую приблизительность. К тому же неожиданно молодой возраст старообрядца ставится под сомнение. Штокман по завершении поездки отпускает этого возницу и красноармеец, намеревавшийся сначала отправить подводу в хутор Крутовской, отпускает возницу: «Езжай, старик». Перед этим Кошевой в споре с возницей говорит: «Нескладно брешешь ты, дядя», что довольно странно для обращения к казаку моложе самого Кошевого года на 3 как минимум. Разговор с возницей Штокман начинает вопросом о здоровье, что тоже странно для вопроса человеку чуть больше 20 лет. Ответ «- Нет, бог грехами терпит покуда. А с чего она будет - нездоровье? Спокон веков не курим, водку пьем натурально, хлеб с махоньких едим пшеничный. Откель же ей, хворости, взяться» также скорей соответствует степенному казаку средних как минимум лет.
Итак, возница-старовер в ранней редакции был лет 50-60, поэтому оставшееся в тексте обращение «старик» со стороны молодого красноармейца вполне обосновано. Возраст деда старовера – 107 лет и другие вышеупомянутые фрагменты беседы – тогда вполне соответствуют возрасту внука. Таким образом, мы имеем дело со следами ранней редакции этого эпизода.
Разобравшись со странным соотношением возрастов внука и деда, мы пока не разгадали загадку прапрадеда возницы-старовера. Внук у него родился в 1811-1812 гг., рассказать ему о Булавине он вряд ли мог до 1817 года , когда самому очевидцу должно быть уже не меньше, чем лет 115.
Попробуем подойти с другого конца – от собственно воcстания Булавина. Допустим, прапрадед возницы застал восстание в минимальном возрасте, позволяющем что-то понять – лет в 5-7. Тогда он примерно 1700-1702 г.р. Дети у казаков рождались лет в 20-30. Внуки появлялись, соответственно , лет в 40-60. Дед возницы родился тогда в интервале 1740-1760. Сам возница – в 1780-1820 гг. 50-60 лет ему могло быть от 1830 до 1880 года, скорей всего ближе к середине этого интервала. Это и есть примерная датировка событий в одной из ранних редакций романа, в которой разговор с возницей велся за несколько десятков лет до Гражданской войны, и вел его не революционер Штокман. Эта датировка полностью соответствует угрозе Пантелея Прокофьевича в адрес Григория: «На сходе запорю!». Пороть на сходе можно было да 1870 года, этот анахронизм в романе отметил Андрей Венков (««Тихий Дон». Источниковая база и проблема авторства», М., АИРО-ХХI, 2010, с. 113). Венков же заметил, что старый мундир одного из пожилых персонажей – деда Гришаки (того самого, что застал на поле боя янычаров, т.е. не позднее 1811-12 гг.) соответствует форме 1827-1864 годов (указ. соч., с. 111).
Рудименты этой старой редакции, не исправленные до конца автором романа и тем более Шолоховым, остаются в тексте до сих пор. Тайное всегда становится явным.
Излишне говорить, что М.А. Шолохов, планируя роман с Вешенским восстанием в его центре, никак не мог начинать роман с событий середины 19-го века, и никогда об этом не говорил.