"Тихий Дон" и сочинения господина Загоскина

Историк А.В.Венков в книге ""Тихий Дон": источниковая база и проблема авторства" обратил вимание на связь одного из эпизодов первой части романа с фрагментом романа М.Н. Загоскина "Рославлев. Русские в 1812 году". В статье "История одной кампании " автор этих строк подробно проанализировал фрагмент из "Рославлева" и его использование в "Тихом Доне", а в материале "Отец невесты" обратил внимание на удивительную связь с романом еще одного произведения Загоскина - рассказа (очерка) "Канцелярист" из цикла "Москва и москвичи". Дальнейшему изучению текстов Загоскина на предмет возможного их использования автором "Тихого Дона" и посвящена настоящая работа. Для полноты картины также будут еще раз приведены ранее найденные параллели из книг "Рославлев" и "Москва и москвичи". Отметим сразу, что результаты наших изысканий оказались крайне любопытными.
Сопоставим некоторые фрагменты из Загоскина и "Тихого Дона". Фрагменты из 1-2-й книг "Тихого Дона" берутся по рукописи "черновой редакции" по изданию ""Тихий Дон". Динамическая транскрипция рукописи", М.. ИМЛИ, 2011 (далее - ТДДТР); сканы - на сайте Фундаментальной электронной библиотеки "Русская литература и фольклор" (ФЭБ) , в отдельных случаях, приводится также текст из последующих рукописных редакций или, для фрагментов из 3-4 -й книг, из печатного текста.

Москва и москвичи" (по изданию - М.Н.Загоскин "Москва и москвичи. Записки Богдана Ивановича Бельского, издаваемые М.Н.Загоскиным", М., "Московский рабочий", 1988)	"Тихий Дон"
с. 246: А покойный мой батюшка, царство ему небесное, от пятака жить пошел. Был он простым подносчиком и терпел такую крайнюю нужду, что подчас сапогов не на что было купить. Вот завелся у него лишний пятак -- он булавочек купил; продал их по рознице хозяйским дочкам за гривенку -- купил иголочек, и те с рук сошли с барышом. Вот этак помаленьку, то тем, то другим, наколотил он рублишков пяток да накупил сережек, перстеньков, запонок; выпросился у хозяина в побывку к себе на село и вернулся назад уж с красной бумагой. Прошло еще годика два, батюшка начал пораспространять свою коммерцию: стал торговать на Смоленском рынке железной посудою, замками, гвоздями -- всяким старьем; со Смоленского рынка перешел в железный ряд на Неглинную; а там посчастливилось ему взять казенную поставку на кровельное железо. Вот батюшка пооперился; на ту пору досталась по наследству одному купеческому сынку меняльная лавка на Моховой. Купчик-то был парень мотоватый; батюшка подвернулся как-то кстати, да и купил оптом всю лавку за полцены, а там, года через три, лавка-то стала магазином.	ТДДТР, с. 215; ФЭБ, 2-я часть, с. 1: Торговал он с рук разной, необходимой в казачьем обиходе рухлядишкой: черенками для ножей, табаком, кремнями <...> Похоронив параличного отца, он со щербатого рубля повел дело. Начал скупать по хуторам щетину и пух. Лет пять бедствовал, жулил и прижимал казаков окрестных хуторов на каждой копейке, а потом как-то сразу вырос из Сережки-шибая в Сергея Платоновича,открыл в станице галантерейную лавчушку, женился на дочке сумасшедшего сифилитика- попа, взял немалое за ней приданое и открыл мануфактурный магазин.
с. 292-293: " домик весьма порядочный, яркого желтовато-канареечного цвета, с зелеными ставнями, красною кровлею и присадником, у которого решетка выкрашена также зеленою, а все столбики той же самой краскою канареечного цвета. Впрочем, вероятно, не сам хозяин придумал раскрасить таким великолепным образом свой дом, а эта мысль родилась в голове его при виде алебастровых расписных попугаев, которых лет пять тому назад оборванные итальянцы носили на лотках по всем улицам.	ТДДРР: с. 32, ФЭБ, 1-я часть, с. 4: "Иван Мелехов поставил осанистый восьмистенный дом <...> покрасил медянкой <...>" (Медянка - зеленая или голубовато-зеленая краска) Кровельщик по хозяйскому заказу вырезал из обрезков пару жестяных петухов, укрепил их на крыше амбара. Веселили они мелеховский баз беспечным своим видом, придавая и ему вид зажиточный и самодовольный. Таких вот точно самоуверенных жестяных петухов видал Иван Андреевич Мелехов, проезжая со станции, мимо какой-то помещичьей экономии.
с. 293: Подъехав к запертым воротам этого цветистого домика, я вылез из коляски, отворил калитку и лишь только вошел во двор, как вдруг две злые шавки кинулись на меня, как на дикоро зверя. Прежде чем я успел опомниться, эти проклятые дворняжки прокусили у меня в двух местах шинель и до того испугали своим нечаянным нападением, что я непременно выскочил бы опять на улицу и закричал караул, если б не явилась ко мне на выручку с мочалкою в руке запачканная и растрепанная баба	ТДДТР, с. 231-232; ФЭБ, 2-я часть, с.16: Из Нижнего с ярмарки привез Сергей Платонович в 1910 году пару черных курчавых щенят, суку и кобелька. <...> Митька не успел повернуться лицом, как передний по кличке Баян и сомкнул пасть положил ему лапы на плечи увязив зубы в ватном сюртуке. <...> Качаясь выдернул Митька засови на окровяненых ногах выволок за собой ворох рычащий жарко воняющий псиной. Баяна он задушил, а от остальных с трудом его отбили проходившие мимо казаки.
с. 308: Не побывать первого мая в Сокольниках, а особливо в такую прекрасную погоду...	ТДДР, с. 541; 3-я часть(фрагмент), с. 2: 1 мая Ознаменован сей день неприятнейшим событием. В Сокольниках во время очень безобидного времяпровождения напоролись на неприятность: полиция и казачий отряд человек в двадцать рассеивали рассеивали собравшихся рабочих...
с. 441: Игнатий Федорович был некогда женат на окрещенной турчанке, которую ему удалось спасти от смерти при взятии Измаила.<...> Кучумов <т.е Игнатий Федорович> был человек приземистый, плотный, краснощекий	ТДДР, с. 29; ФЭБ, 1-я часть, с.1 В последнюю турецкую кампанию пришел в станицу тогда еще молодой казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел он жену ............................................................. ТДДР, с. 82; ФЭБ, 1-я часть, с.52: -Слава богу.-ответил привстав с лавки хозяин дома - низенький конопатый казак. - Принимай гостей! Игнат Федорович.

Заметим, что домик у Загоскина, ассоциирующийся с алебастровыми попугаями - тот же самый, во дворе которого собаки напали на героя, и, таким образом, автор "Тихого Дона" дважды использовал в первой части романа соседние абзацы Загоскина. Еще один интересный факт: история бизнес-успеха отца рассказчика , ставшего владельцем магазина на Моховой улице в Москве (с.246 у Загоскина) , в "Тихом Доне" отнесена к купцу Мохову. Подобный "каламбур" автор "Тихого Дона" уже напрямую ввел в роман в "дневнике студента" в третьей части: студент гуляет с Лизой Моховой по Моховой улице в Москве.

«Рославлев» (по изданию - М.Н. Загоскин "Рославлев, или Русские в 1812 году", Минск, "Мастацкая лiтаратура, 1987)

«Тихий Дон»

с. 50:

На завалине перед избою сидел старик лет шестидесяти; он чертил по земле своим подожком...

с. 198-199:
Посреди большого села, на обширном лугу, или площади, на которой разгуливали овцы и резвились ребятишки, стояла ветхая деревянная церковь с высокой колокольнею. У дверей ее, на одной из ступеней поросшей травою лестницы, сидел старик лет восьмидесяти, в зеленом сюртуке с красным воротником, обшитым позументом; с полдюжины медалей, различных форм и величины, покрывали грудь его.
<...>
Небось турки их дюжее, да и тех, бывало как примусь нанизывать, так господи боже мой! считать не поспевают.

ТДДР, с. 98; ФЭБ, 1-я часть, с.1, 69:

Дед Гришака топтал землю шестьдесят девять лет. <...> С восхода до заката солнца сиживал на заваленке: чертил костылем черную землю...

ТДДТР, с. 38; ФЭБ, 1-я часть, с. 10:
На площади возле церковной ограды толпились казаки. В кругу махал руками высокий старик. В беловом автографе, ТДДТР, с. 141; ФЭБ, 1-я часть, беловой автограф, с. 9)
В кругу рядом махал руками седенький с крестами и медалями, завесившими грудь, старичек)
-Дед Гришака про турецкую войну брешет.

ТДДТР, с. 99; ФЭБ, 1-я часть, с. 69:
... он, все так-же сгорбившись, и
царапая землю вытертым у ручки костылем, сидел на завалинке в сереньком, заштопанном во многих местах мундире и молодо и задорно смеялись красные веселые петлицы на тугом стоячем воротнике.

с. 118:

...ступай лечиться к своей невесте. Видишь ли, мое предсказание сбылось: ты явишься к ней с Георгиевским крестом и с подвязанной рукою.

6-я часть, по изданию - "М.А.Шолохов, собрание сочинений, М., ГИХЛ, т. 4, с. 58:

Отец с напускной подтянутостью посматривал на Евгения, пытаясь за
суровостью скрыть выражение сострадания, избегая глядеть на холостой, заткнутый за пояс зеленый рукав мундира.<...>
Ведь со щитом... а? Или как? Со щитом, говорю, прибыл. И даже со
взятой в плен прекрасной невольницей?

с. 111:

- А капитан Белов?

- Убит

ТДДТР, с. 471, ФЭБ, 3-я часть , с. 59:

- А иде тут Борис Белов?

<...>

Ево, брат, надысь под Райбродами убили.

с. 25:

«Вот янычары заехали с флангу: алла! -- да со всех четырех ног на нашу кавалерию.

«Ну, сударь! Янычары ударили на нашу кавалерию?..

-- Да, батюшка; что делать? Пехота не подоспела, а уж известное дело: против их конницы -- наша пас...»

«Главнокомандующий генерал Кутузов, видя, что дело идет худо, выехал сам на коне и закричал: "Ребята, не выдавай!" Наши солдаты ободрились, в штыки, началась резня -- и турок попятили назад.»

«Все наше войско двинулось вперед, конница бросилась на неприятельскую пехоту, и что ж?.. Как бы вы думали?.. Турки построились в каре!.. Слышите ли, батюшка? в каре!.. Что, сударь, когда это бывало?»

ТДДР, 1-я часть, с. 114; ФЭБ, с. 85:
«Откель ни возьмись, с флангу из лесочка ихняя конница.»

«- Наш командир полка генерал-майор фон-Драудин дает команду. «Взводными колоннами наметом - арш-арш!» Завернули мы правым крылом, перестроились – и на них. Вдарили. Стоптали.» (В беловом автографе и печатном тексте добавлено: «Какая конница супротив казаков устоит?» )

«- Подал он нам этакую команду и махнул палашом. Поскакали мы, а янычиры построились вот тах-то, - он чертит на скатерти пальцем неровный четырехугольник, - в нас палят.»

Сам бой у Загоскина происходит «под Бухарестом», очевидно в 1811 году, когда Кутузов командовал Молдавской армией в русско-турецкой войне 1806-1812 гг. Самое знаменитое деяние Кутузова в 1811 году – победа над турецкой армией в рущукском сражении (турецкий Рущук - ныне болгарский Русе, от Русе до Бухареста всего 66 км). Уже довольно давно (и вне всякой связи с романом Загоскина) Зеев Бар-Селла выдвинул версию о том, что никому не известный «Рошич», под которым принял свой бой будущий дед Гришака, – это неправильно прочитанный Шолоховым в чужой рукописи «Рущук» (З. Бар-Селла, «Жизнь мародера», Солнечное сплетение, Иерусалим, №18-19 http://www.philol.msu.ru/~lex/td/?pid=0122512 )

«Аскольдова могила» (по изданию - М.Н.Загоскин. Аскольдова могила. Повесть времен Владимира Первого", М., Сибирская благозвонница, 2011)

«Тихий Дон»

с. 225:

Феодор простер свою руку и сказал твердым голосом:
Чего вы требуете от меня, граждане киевские?
– Выдай нам твоего сына, – вскричал Лютобор, – он назначен богами в жертву всемогущему Перуну.

ТДДТР, с. 31; ФЭБ, 1-я часть, с. 4:

«Хозяин вышел на крыльцо, кланяясь.
- За чем добрым пожаловали, господа старики?» <...>

- Волоки нам свою ведьму! Суд наведем!..<...>

Рослый батареец, по
уличному прозвищу Люшня, стукал Прокофия головой о стену<...>

с.341:

«: эта Вахромеевна слывет в народе ведьмою, и в прошлом году – помнишь, как был падеж на скотину, – прошел слух, что это ее козни. Вот в самый Велесов день, близ Долобского озера, она попалась в руки к пьяным посадским, и они утопили бы ее наверное в черном омуте, кабы, на ее счастье, не прилучилось мне ехать мимо с княжескою охотою»

ТДДТР, с. 30-31; ФЭБ, 1-я часть, с. 3:

«В тот год случился небывалый падеж скота.<...> И вот тут-то прополз по проулкам и улицам черный слушок...

-Волоки нам свою ведьму! Суд наведем!

(далее идет описание расправы с "ведьмой")

В данном случае в одном и том же эпизоде в самом начале "Тихого Дона" используются два разных фрагмента "Аскольдовой могилы" Загоскина.

М.Н. Загоскин, "Кузьма Рощин" http://www.rulit.me/books/kuzma-roshchin-read-411235-10.html

"Тихий Дон"

ТДДРР, с. 630, ФЭБ, четвертая часть, с. 54

Он вскочил, как безумный, впился руками в рыхлые стены своей темницы, хватался зубами за осыпающуюся землю; окровавленные его пальцы вонзались в нее, как когти дикого зверя.

а ночью, изломав до корней ногти на пальцах, продрал крышу сарая и бежал, захватив на память обозную упряжь.

В романе "Брынский лес" Загоскин использует слово "калмыковатый" ("мужик с калмыковатым лицом", М.Н.Загоскин. "Брынский лес. Русские в начале восемнадцатого столетия. Исторические романы.", М., Кронос, 1994, с. 161). В "Тихом Доне" неоднократно это слово применяется к второстепенным персонажам, а в черновой рукописи - один раз и к главному герою (ТДДТР, с. 55; ФЭБ, 1-я часть, с. 25). Слово это является довольно редким. Поиск в "Корпусе русского языка" http://ruscorpora.ruдает кроме Загоскина всего 3 примера его использования (в любых формах) к середине 20-х годов 20-го века - у Булгарина ("Иван Выжигин"), Куприна ("Штабс-капитан Рыбников"), Ф.Ф. Вигеля ("Записки") и один хронологически пограничный - у Артема Веселого ("Россия, кровью умытая"). Дополнительный поиск в интернете дает также "Севатопольскую страду" Сергеева-Ценского.

Все вышесказанное означает, что автор "Тихого Дона" хорошо знал творчество М.Н. Загоскина и довольно активно использовал отдельные сцены и образы из романов последнего. Само по себе это еще не компрометирует М.А. Шолохова как возможного автора "Тихого Дона". Более того, при желании это можно рассматривать как косвенное свидетельство в пользу Шолохова. Если в романе неоднократно возникают реминисценции из Загоскина, который заведомо не может быть автором "Тихого Дона", то почему бы в нем не могут быть таковые и от Крюкова, который при этом может и не быть автором? (Остается правда факт использования в "Тихом Доне" фрагментов дневников, записных книжек и писем Крюкова, которые не могли быть известны Шолохову в 20-е годы, см. М. Мезенцев, "Судьба романов", Самара, P.S.пресс, 1998, с. 86-97; http://www.philol.msu.ru/~lex/td/?pid=012121&oid=01212 ) . Тем не менее попытаемся вглянуть на сюжет ""Тихий Дон" - Загоскин" еще и пользуясь найденными Мезенцевым параллелями между "Тихим Доном" и произведениями Крюкова (Мезенцев, указ. соч., с. 22-44) . Полное исследование вопроса ""Тихий Дон" - Загоскин - Крюков" , вероятно, еще впереди, но уже сейчас можно указать на следующий чрезвычайно важный факт. В повести Крюкова "Зыбь" Мезенцев находит параллели с биографией купца Мохова в "Тихом Доне" (указ. соч., с. 24-25). Значение этого интересного самого по себе факта оказывается много большим, чем представлялось до сих пор, в свете указанными в начале данной работы очевидными параллелями между историей Мохова и историей из книги Загоскина "Москва и москвичи". Приведем еще раз таблицу с этим параллелями, расширив в ней цитату из "Тихого Дона" и сравним с обширным фрагментом из повести "Зыбь", а также с фрагментом очерка Крюкова "Мельком. Современные тыловые впечатления".

"Москва и москвичи" (по изданию - М.Н.Загоскин "Москва и москвичи. Записки Богдана Ивановича Бельского, издаваемые М.Н.Загоскиным", М., "Московский рабочий", 1988)

"Тихий Дон"

с. 246:
" А покойный мой батюшка, царство ему небесное, от пятака жить пошел. Был он простым подносчиком и терпел такую крайнюю нужду, что подчас сапогов не на что было купить. Вот завелся у него лишний пятак -- он булавочек купил; продал их по рознице хозяйским дочкам за гривенку -- купил иголочек, и те с рук сошли с барышом. Вот этак помаленьку, то тем, то другим, наколотил он рублишков пяток да накупил сережек, перстеньков, запонок; выпросился у хозяина в побывку к себе на село и вернулся назад уж с красной бумагой. Прошло еще годика два, батюшка начал пораспространять свою коммерцию: стал торговать на Смоленском рынке железной посудою, замками, гвоздями -- всяким старьем; со Смоленского рынка перешел в железный ряд на Неглинную; а там посчастливилось ему взять казенную поставку на кровельное железо. Вот батюшка пооперился; на ту пору досталась по наследству одному купеческому сынку меняльная лавка на Моховой. Купчик-то был парень мотоватый; батюшка подвернулся как-то кстати, да и купил оптом всю лавку за полцены, а там, года через три, лавка-то стала магазином.

ТДДТР, с. 215; ФЭБ, 2-я часть, с. 1:
"Торговал он с рук разной, необходимой в казачьем обиходе рухлядишкой: черенками для ножей, табаком, кремнями, скупал и продавал краденое"
" Похоронив параличного отца, он со щербатого рубля повел дело. Начал скупать по хуторам щетину и пух. Лет пять бедствовал, жулил и прижимал казаков окрестных хуторов на каждой копейке, а потом как-то сразу вырос из Сережки-шибая в Сергея Платоновича,открыл в станице галантерейную лавчушку, женился на дочке сумасшедшего сифилитика- попа, взял немалое за ней приданое и открыл мануфактурный магазин.

<...>

Что ни двор - то вексель у
Сергея Платоновича: зелененькая с оранжевым позументом бумажка - за
косилку, за набранную дочери справу (подошло время девку замуж отдавать, а
на Парамоновской ссыпке прижимают с ценой на пшеницу. - "Дай в долг,
Платонович!"), мало ли за что еще...

Повесть "Зыбь" (по изданию - Ф.Д. Крюков, "Казачьи повести", М., Вече, 2006, с.72

Очерк "Мельком. Современные тыловые впечатления." (по изданию - Ф.Д. Крюков "Обвал. Смута 1917 года глазами русского писателя, М., АИРО-ХХI, 2009.)

с. 72:

Обращение с людьми - даже с самыми простецкими - было у него обходительное, тонкое. При нужде не прочь был выручить человека, давал взаймы и деньгами и товаром. За выручку брал росту по пяти рублей на сотню в месяц. При взыскании долга старался избегать скандала, не наседал, был сговорчив. Брал хлебом, шерстью, скотиной, яйцами, маслом, сеном, пухом, пером, лесом. Ничем не брезговал. Даже предпочитал получать продуктами местного производства: можно было наблюсти хорошую пользу при этом.

В кредитных операциях была одна неприятная сторона: некоторый риск. Кое за кем так и оставался должок: ничего нельзя было поделать, нечего взыскать. Но и тут Рванкин редко доводил дело до суда. Бесполезно: высудишь, а взять нечего.

В таких случаях он утешался лишь тем, что высчитывал на счетах, сколько и за кем безнадежного долгу. Лицо у него, - обыкновенно приятное, мягко-округлое, - в это время становилось суровым и глухим ко всему остальному на свете. Видно было, как мысль упорно работала над раскладкой досадного убытка на другие категории доходов.

Но даже при полной оголенности должников не было ни одного долга совершенно безнадежного, если не считать неизбежного кредита, который иногда приходилось открывать местным властям. За этими случалось похеривать записи. Ничего не поделаешь: нужные люди... Но прочий должник и покупатель хранил в себе почти неиссякаемый источник кредитоспособности. Была обширная область, из которой, при небольшом навыке, мог почерпать всякий неимущий, подбодряемый нуждой: это - чужая собственность.

Насчет святости чужой собственности Рванкин был строг... Если что приносили ему тайком, осторожно, глубокой ночью - он долго колебался, чмокал языком, вздыхал. Раз десяток переспрашивал:

- Да, гляди, не краденое ли?

Потом, перекрестившись, все-таки брал и тщательно прятал.

И частенько бывало так: в глухую ночную пору подъедет к высокоогороженному и хорошо укрепленному двору Рванкина подвода. На ней или мешки с пшеницей, или связанный баран, а то просто - лес, нарубленный в станичной заповеди. Как-то неслышно откроются ворота, овеянные тишиной и загадочностью, высокие, прочные, хозяйственные, таинственные ворота, и опять закроются. И слышно лишь, что во дворе заливается сердитым басом лохматый, нелицеприятный Мухтарка.

Летнее затишье в делах и невольное бездействие всегда утомляли Рванкина. Он любил деятельность. Любил изобретать источники доходов. Любил, чтобы беспрестанно прирастали его средства.

Теперь он подумывал пуститься в развоз по хуторам. Взять завалявшиеся остатки ситца, несколько дюжин платков порасхожее, дегтю, чаю, сахару, керосину, спичек и поехать. Бабы охотно покупают мелочишку - мыло, подсиньку, лепты. Денег-то у них нет, но хлеб, куры, яйца - в их безвозбранном распоряжении. Под лежачий камень вода не течет, а тут кое-как, по мелочишкам, но соберется нечто...

В раннем варианте "Зыби" - повести "О Самсоне и Тарасе" (М.Мезенцев, указ. соч., с. 89):

Сколько у нас этих пауков. Лукиничевы ребята по пяти рублей в месяц росту берут за сотенную, скупают краденное.

с. 38:
Кто с роду копейки не имел за душой - глядишь: ходит, скупает, перепродает, шуршит, брат мой, деньгами! Из двора в двор идут - "чего есть продажное - выноси!" Всё берут: сало, щетину, чулки, варежки, масло, семя... всё, всё...

Как видим, все 4 текста - в "Тихом Доне", "Москве и москвичах", "Зыби", "Мельком. Современные тыловые впечатления" - тесно связаны между собой. Это означает, что

1) Федор Крюков использовал в данных фрагментах повести "Зыбь" и очерка "Мельком. Современные тыловые впечатления" текст Загоскина.

2) Автор "Тихого Дона" использовал в данном фрагменте (и множесто раз в других, как показал Мезенцев) текст Федора Крюкова

3) Автор "Тихого Дона" множество раз использовал тексты Загоскина в других фрагментах.

Логичный вывод - в первом случае мы имеем дело с тем же автором, что и во втором и третьем, автор "Тихого Дона" - Федор Дмитриевич Крюков. Ранее в работе "Тихий Дон, фольклорные заговоры и архив Айгустова" мы уже указывали аналогичный случай использования и в "Тихом Доне", и у Крюкова (в архиве последнего) общего (и не известного широкой публике!) первоисточника - фольклорных заговоров Айгустова, опубликованных в этнографическом журнале "Живая старина".

Еще один пример общих мест у Загоскина, Крюкова и в "Тихом Доне" - редкое слово "ремиз", "заремизить" , "обремизить" (карточный термин) которое можно найти и в "Тихом Доне", и у Крюкова (замечено А.Ю. Черновым), но и у Загоскина ("Москва и москвичи").

На этом наше наблюдение за триадой ""Тихий Дон" - Крюков - Загоскин" еще не заканчивается. Вернемся к фрагментам со стариком у церкви или церковной ограды из " Рославлева" и "Тихого Дона". Обратимся также вслед за Мезенцевым к очерку Крюкова "Около войны" (по изданию - Федор Крюков, "На германской войне. На фронте и в тылу", М., АИРО-XXI, 2013, с. 259)

"Рославлев"

"Тихий Дон"

"Около войны"

с. 50:

На завалине перед избою сидел старик лет шестидесяти; он чертил по земле своим подожком...

с. 198-199:
Посреди большого села, на обширном лугу, или площади, на которой разгуливали овцы и резвились ребятишки, стояла ветхая деревянная церковь с высокой колокольнею. У дверей ее, на одной из ступеней поросшей травою лестницы, сидел старик лет восьмидесяти, в зеленом сюртуке с красным воротником, обшитым позументом; с полдюжины медалей, различных форм и величины, покрывали грудь его.
<...>
Небось турки их дюжее, да и тех, бывало как примусь нанизывать, так господи боже мой! считать не поспевают.

ТДДТР, с. 38; ФЭБ, 1-я часть, с. 10:
На площади возле церковной ограды толпились казаки. В кругу махал руками высокий старик. В беловом автографе (ТДДТР, с. 141; ФЭБ, 1-я часть, беловой автограф, с. 9):

В кругу рядом махал руками седенький с крестами и медалями, завесившими грудь, старичек)
-Дед Гришака про турецкую войну брешет.

ТДДТР, с. 99; ФЭБ, 1-я часть, с. 69:
... он, все так-же сгорбившись, и
царапая землю вытертым у ручки костылем, сидел на завалинке в сереньком, заштопанном во многих местах мундире и молодо и задорно смеялись красные веселые петлицы на тугом стоячем воротнике.

На площади у церковной ограды - базар, <...> Перед входом в почтовое отделение - большой круг беседующих. У колодца в центре площади - сосед Потап Афанасьевич, широкобородый старик

Далее старик, как и у Загоскина, и в "Тихом Доне" говорит на военную тему, но не о Турции, а о Польше, и предвосхищает рецепт борьбы со вшами из "Тихого Дона" катанием по ним бутылки

Итак, мы обнаружили уже 2 случая параллелей вида "Загоскин - Крюков - "Тихий Дон"". Учитывая многочисленные параллели вида "Загоскин - "Тихий Дон"" и "Крюков - "Тихий Дон"", можно констатировать с вероятностью, близкой к стопроцентной, что автором "Тихого Дона является Ф.Д. Крюков.

Интересно, что у Федора Крюкова можно найти прямое подтверждение его хорошего знакомства с творчеством Загоскина. В очерке "Мельком (дорожные впечатления)" Крюков использует как нарицательное для разбойника имя Кузьма Рощин героя уже упоминавшейся выше одноименной и не очень известной повести Загоскина (Федор Крюков, "На германской войне", М., АИРО-XXI, 2013, с. 124, 125). Еще одна ассоциация с Загоскиным и "Тихим Доном" возникает при чтении очерка Крюкова "Мельком. Впечатления проезжего" (Ф. Крюков, "На германской войне", с. 201) "А в деревне - так к Федору Игнатову, у него чисто". Сразу вспоминается Игнат Федорович - отец невесты из рукописей "Тихого Дона" ( далее в черновой рукописи несколько раз названный Федором Игнатьевичем) и Игнатий Федорович Кучумов у Загоскина ("Москва и москвичи"). Поиск в "Корпусе русского языка" по именам Федор Игнатов, Игнат Федоров и т.п. дал (по состоянию на середину 20-х годов) еще только одного Федора Игнатьевича (Д. С. Мережковский." Воскресшие Боги. Леонардо да Винчи"). Таким образом, это сочетание имен является в литературе чрезвычайно редким, пока удалось обнаружить (в написанном к середине 20-х годов) только 4 случая - 3 из них удивительным образом оказались связаны с проблемой "Тихого Дона" - Загоскин, Крюков и рукопись собственно "Тихого Дона".

В заключение отметим, что М.Н. Загоскин не является уникальным прозаиком, встраиваемым в триаду вида "Х - Крюков - "Тихий Дон"". В следующих работах автор планирует показать, что еще как минимум два автора могут сыграть ту же роль, что и Загоскин.